"Архив Шульца": Владимир Паперный написал энциклопедию советской жизни
Определение «энциклопедия русской жизни» по отношению к «Евгению Онегину» в школьные годы казалось странным. Что энциклопедического может содержать в себе роман в стихах, ведь будучи художественным произведением он запрограммирован на вымысел и без такового невозможен?
АННА БЕРСЕНЕВА, писатель
Как ни странно, объяснение дает книга Владимира Паперного «Архив Шульца» (М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной. 2021). Определение «энциклопедия советской (по основному времени действия) жизни» приходит при чтении в голову само собой, причем в том же смысле, который вкладывается в это определение по отношению к «Евгению Онегину». Речь не о соотнесении масштабов, а о способе предоставления информации читателю. В обоих текстах это не прямой перечень неких сведений о различных составляющих быта, которые были бы, например, даже облечены в форму историй-баек из собственной жизни или из жизни окружающих, а вот именно создание художественной действительности, в которой информация о приметах времени является лишь одной из составляющих повествования. И такое «растворение» в художественности делает эту информационную составляющую почти неощутимой. То есть при направленном изучении, безусловно, найдешь в тексте сведения о том, что люди ели-пили, где встречались для общения, как работали, отдыхали - да практически все об их повседневной жизни. Это не удивительно: Владимир Паперный - культуролог, его книга о сталинской архитектуре стала бестселлером. Но при чтении «Архива Шульца» в первую очередь воспринимаешь жизнь героев как цельное явление - как, собственно, воспринимаешь и собственную жизнь, когда она идет.
Сознавая значительность описываемого - жизни нескольких поколений семьи, совпавшей с русским ХХ веком, - автор не изобретает не то что изощренных, но вообще никаких сколько-нибудь новых композиционных приемов. Книга построена на том, что можно было бы считать штампом, если бы содержание текста не отметало такого определения. Американскому архитектору и московскому эмигранту Александру Шульцу - близкие зовут его Шушей - неведомыми, но естественными для бурного века путями попадает в руки архив семьи Шульцев. Он подключается к масштабному многоголосию, разбирая все эти разрозненные записи, слушает старые пленки, с трудом добыв соответствующую технику, и перед ним не только предстает история нескольких поколений родни и друзей из семейного круга - ему становятся понятны странные, причудливые проявления собственной личности.
«От отца Шуше достался еще один секрет — в классической форме отцовского абсурдизма: “Чтобы сделать любое дело, надо приложить усилий в два раза больше, чем нужно, чтобы сделать это дело”. Потом много раз Шуша убеждался в точности этого афоризма».
«Когда отец сообщил матери, что у Милочки родился ребенок и что он к ней уходит, мать сказала: хорошо, уходи. Тут до отца наконец дошло, что вся их жизнь, все, что с ними было за эти сорок три года: записка “Я тебя люблю”, лекции в институте, ночные провожания, “прошу руки вашей дочери”, копание окопов, эвакуация, поиски поезда на станции «Батраки», гибель брата, рождение детей, похороны родителей, — все это кончено навсегда. Он выпил тридцать таблеток “Летардила” и лег спать. В пять утра мать почувствовала, что что-то не так, и заглянула к нему в кабинет. Он не отзывался. Тут она заметила пустую упаковку и позвонила в скорую, а сама тем временем пыталась привести его в чувство. Через десять минут он открыл глаза.
— Зачем? — спросила она. — Я же сказала: “Хорошо, уходи”.
— Страшно, — пробормотал он чуть слышно. — Страшно разрушать».
Все, о чем с ужасом подумал отец как о рукотворной потере, и многое другое из истории века в семейных историях, буквально восстает из доставшихся его сыну коробок, составляя ту самую энциклопедию человеческих жизней, каковой и является эта книга. И в отчаянной точке собственной жизни, в которой Шуша оказывается в тот момент, когда на него сваливаются эти коробки, их содержимое приводит его к мысли, к которой, может быть, должен прийти каждый человек, даже если ему не повезло получить такую весомую подсказку:
«Моя жизнь развалилась. Вокруг — никого. Родители и Джей умерли. Алла меня ненавидит. Рикки где-то в Гане. Ее письма и звонки абсолютно непригодны для диалога. Какой может быть ответ на цитату из послания Павла к Евреям? Только цитата из послания Павла к Коринфянам. Может быть, настала моя очередь принять эстафету?»
Материалы по теме:Музыкант Алексей ПаперныйАнна Берсенева: «Соблазн частной жизни» - это мои «Двадцать лет спустя»Анна Берсенева: "Дебютный роман Александра Соболева оказался поистине уникальным" КнигиВладимир Паперныйкнига "Архив Шульца"Нашли опечатку в тексте? Выделите её и нажмите ctrl+enter
